Недоразумение

     Летнее открытое кафе в центре города. За столиком двое знакомых, которые несколько лет не виделись, и вот, случайно встретившись, удивляются происшедшим изменениям. Пьют из кружек пиво, грызут орешки, вспоминают. Один выглядит преуспевающим бизнесменом, другой - не менее преуспевающим художником. В прошлом - оба - личности хипповые. Пусть первый будет коммерсантом, второй - фотографом. Да: аппарат при нем.
     (За соседним столиком сидит тип с мобильным телефоном; неустанно перезванивает, с кем-то ругается, жестикулирует, перекладывает трубку из руки в руку, вновь перезванивает.Активная визуальная фигура, не имеющая отношения к повествованию, но часто мелькающая в кадре: иногда смотрит и говорит прямо в объектив. Мы его не слышим. Это может раздражать.)
   Коммерсант:
        - Да, а помнишь, помнишь Тарту, праздник цветов? Как он тогда назывался? Или это в Риге было? А-а, не важно. Мы шли по ночному городу. Отвязная, расслабленная тусня. А навстречу - разъяренная, как нам показалось, агрессивная толпа каких-то местных молодчиков. Улочка узкая, деваться некуда, бежать поздно... да и стыдно, признаться. Ну, приготовились к драке. И в темноте видно, как те друг перед другом кулаками размахивают, подпрыгивают, разминаются. Ух. А столкнулись-то с подгулявшими глухонемыми, которым до нас абсолютно никакого дела не было. Просто изъяснялись меж собой слишком активно...
        - Не помню такой истории. Я тогда, наверно, уже в Крым свалил. Да и не любил я этих... праздников. И сейчас не очень-то...
        - О-о, а я тогда впервые понял, что такое коллективный страх, что такое настоящая паника. Что-то совершенно животное. Ничего подобного со мной ни до, ни после не приключалось.
     (Вдоль ограды неторопливо прогуливается девушка. Похоже, что она кого-то здесь ждет. У нее необычное, запоминающееся, красивое личико. Фотограф превращается в охотника: осторожно готовит аппарат, приглядывается, нацеливается, щелкает, аппарат убирает, но продолжает внимательно следить. Девушка даже не подозревает, что привлекла чьи-то хищные взгляды.)
   Коммерсант:
        - Да ты отвлекаешься!
        - Нет-нет, продолжай, я внимательно слушаю.
        - Хороша, хороша, ничего не скажешь. Да-а... если через пять минут моя стерва не явится, пойду, пойду и зазнакомлюсь.
        - Ты о ком?
        - О ней, разумеется. Я давно за ней слежу. Похоже, не дождалась кого-то. Но тем лучше. Можешь считать, что документально зафиксировал событие историческое. Поздравляю.
        - Спасибо. Что за стерва должна явиться?
        - А, увидишь, познакомлю. Она тебе понравится. Думает исключительно о духовном, заботы о хлебе насущном ей противны. Думаю, вы быстро поймете друг друга. Влюблена в живопись. Вот назрел момент, решили разойтись. Попросила принести ей часы. Без часов, видишь, уже на сорок минут опаздывает. А меня такая поэзия давно достала. Ладно, отвезу часы после. Или почтой перешлю. Так, о чем мы?
        - Ты же раньше и сам неплохо малевал...
        - В том-то и суть. На вернисаже познакомились. Еще тогда. Вместе картинками промышляли. Ну... потихоньку стал брать работы у прибалтов, у хохлов. На реализацию. Поставил продавцов. За товаром сам ездил. В Юрмале напоролся на дешевый янтарь. Плотно взялся за ювелирку. И пошло-поехало: открыл свой салон, нанял агентов, работы прорва, где уж мне до сомнительных фантазий, каждая минута дорога.
    Девушка смотрит на часы, на что-то решается, уходит.
   Коммерсант:
        - Все. Извени. Рад был видеть. Позвони мне. Или... сам позвоню. Мне пора.
        - Что так вдруг?
        - Не могу я упустить такое чудо. Пока.
        - Да-а, художник. Удачи.
        - К черту, к черту.

     Коммерсант увязывается за девушкой. Быстро нагоняет. Идет следом. Негромко окликает: "Девушка; девушка; подождите; мне необходимо вам сказать; остановитесь". ЕЕ шаг не меняется. Он равняется с ней. Касается плеча. Она бросила на него короткий безразличный взгляд, но шага не замедлила.
         - Не бойтесь, остановитесь.. Всего на два слова. Прошу, чисто по-человечески прошу вас: выслушайте.
     Ноль внимания. Походка ее не меняется. Тогда он забегает чуть вперед и грубо тормозит ее. Она спокойно смотрит в его лицо.
        - Неужели вы так жестоки, что...?
Молчит. Но и не двигается.
        - У вас очень-очень необычное, необычайное лицо... О, простите, банально, да, вы это тысячу раз слышали, но... как художник, но... Можно с вами познакомиться?
Она улыбнулась.
        - Глупости говорю, понимаю. Очень сложно, очень странно знакомиться прямо на улице. Поверьте: со мной такое впервые в жизни. Но как увидел вас, то сразу сказал себе: идиот. Да, так и сказал.
Она, улыбаясь, смотрит через его плечо. Приподымается на цыпочки. Кому-то приветственно махнула. Вновь смотрит в лицо коммерсанта.
Коммерсант оглядывается и сразу вычисляет в толпе сияющего счастьем парня.
        - Это твой парень? Но.. но.. мы могли бы... могли бы провести время вместе... втроем. Кофе попить. Или чего.
Она, чисто-чисто улыбаясь ему, согласно кивает.
        - Не против? Да? Я куплю много, много-много отборного коньяка, шампанского, будет весело.
Подошел парень. Мельком глянул на коммерсанта. Они - парень и девушка - о чем-то изъяснились жестами глухонемых, взялись за руки и, не обращая ни на кого внимания, отправились восвояси.
    Проводив их взглядом, коммерсант решает вернуться в кафе, к приятелю-художнику. Движется неторопливо, о чем-то, вероятно, размышляя. Думка его подкрепляется, противоречивой мимикой и жестами, иногда задевающими прохожих. Есть даже некоторое сходство ни то с глухонемым, ни то с внезапно ополоумевшим. Но вот он резко останавливается, смотрит - глазам своим не верит: в кофейне за столиком сидят художник и старая подруга коммерсанта. Художник что-то увлеченно трет, она мило улыбается, кивает. (По-прежнему мелькает тип с мобильником.)

    Коммерсант с тяжелым глухим мычанием лезет в карман, вынимает изящные женские часики, последний раз смотрит на них, описывает в воздухе нерешительный полукруг, швыряет их в урну.
(Проходивший мимо алкаш тотчас суетливо ныряет в мусор, выуживает находку, торопливо удаляется.)

    За столиком беседуют художник и подруга. Из одного теста слеплены. Она может оказаться и талантливым живописцем, и богемной стервой, и полусумасшедшей, потерявшей ориентиры потаскухой. Все это присутствует в ней, но чего больше - не ясно. Образ притягательный. Тембр голоса низкий, грудной, с тонкими эротичными вибрациями.
   Художник:
        - Почему ты мне не веришь? Увязался за первой встречной...
        - Плевать. Мне нужны часы. Мои часы. Буду ждать.
        - Хорошо. Я вижу тебя первый раз в жизни. Но мы сейчас пойдем в бутик и купим самый дорогой будильник, любую модель...
        - Нет. Ты не понимаешь. Такая вещь даже во сне не приснится. У тебя фантазии не хватит.
        - А-а, догадался: нежное воспоминание. Так?
        - Один арабский эмир поменял их на мой пейзаж...
        - Ясно. Настоящий эмир, это, это не какой-нибудь азиатский лавочник, это стоит...
        - Не перебивай! Это стоит всей этой улицы, со всеми ларьками, ларечниками, вместе с этой дешевой забегаловкой и с тобой в качестве пожизненного раба! Терпеть не могу, когда мне трут о духовном, возвышенном, а взамен забирают мои последние сбережения. Надо же соблюдать чистоту стиля. Свое дерьмо мне оставил, а я теперь бегай, суетись, ищи вора.
        - Ну, зачем так...
        - Именно: мерзкого вора. Шмотки свои не забрал. Подарки не забрал. Все свои игрушки тоже оставил. Ведь знал, что хватать надо.
        - Может, он хочет, чтобы ты за ним побегала?
        - Вряд ли. В таких случаях бегать начинают киллеры, менты и весь криминал. Его же ни одна таможня не выпустит. О чем он вообще думает?!
        - О чистоте стиля. Алкаш, в магазинчике, в винном отделе, клянчит за найденные часы бутылку. Ему отказывают. Эту сцену мы наблюдает с улицы, сквозь витрину.
         Москва - декабрь - 2000