|
Мишка рисовал волка. Это был всегда один и тот же волк. Даже не волк, а тень волка, его силуэт. Волк сидел на холме, вытянувшись, запрокинув голову. Судя по всему, он выл.
В интернат Мишка ходить избегал. Учителя ставили ему двойки. Сверстников он сторонился. Утром мать, Ольга, шла на работу, она работала методистом в лыкошинском Доме культуры. Они выходили из дому вместе, а потом Мишка возвращался.
Когда Мишке исполнилось восемь, Ольга принесла с чердака пожелтевшие журналы.
- Я тут подумала, - сказала она. - Я хочу прочитать тебе один рассказ. Знаешь, кто его написал?...
Она читала, Мишка смотрел в окно. Проезжал поезд, посуда на сушилке звенела, и пустой стакан из-под молока сдвигался к краю стола.
- Ну как, Михал Олегыч, понял что-нибудь?
- Понял.
- Это ведь твой папа написал. Сказал: вырастет сын, пусть читает. Тут в каждом номере его рассказы. Будешь читать?
- Буду.
Прошел месяц, журналы лежали на письменном столе аккуратной пыльной стопкой. Ольга унесла их обратно на чердак.
Ольга была болтушкой. Она жаловалась, что в Лыкошино не с кем поговорить. Все друзья остались в Новгороде: Ольга жила там со студенческих времен. Умерла мать, и дом в Лыкошино пустовал. Ольга мечтала дом продать, для этого она сюда и вернулась. Но шел год за годом, а покупателя все не находилось.
Мишка учился уже в пятом классе. Как-то в марте, в субботу, Ольга устроила генеральную уборку. Мишка помогал вытряхивать половики. Он сам плел эти половики из старых одеж: рвал на тонкие полоски и сплетал хитрым способом, который изобрел как-то, засыпая.
- Ирина сама неряха, - поучала Ольга. - У нее в одном ящике и колготки, и бутерброды, и все что пожелаешь. А у Аленки аллергия. В больших городах у всех детей аллергия. На пыль, на цветы, на шерсть. И очень много левшей в больших городах.
- Я тоже левша, - сказал Мишка.
- Левша! Когда это ты стал левшой? Всегда был правша, а тут - скажите пожалуйста!
- Я умею писать левой рукой, смотри! - Мишка достал тетрадки. Некоторые предложения были написаны левой рукой: в обратную сторону.
- За этим ты зеркальце мое стащил? Стой, а что-что у тебя там, на предыдущей странице?
- Где?
- Где?! Снова два! И с вожжами!
- Надо же учительнице как-то развлекаться.
- Покажи!
- Отстань.
- Нет уж ты покажи! За что двойка-то опять?
- Дура.
- Как разговариваешь с матерью...
- Ничего больше не скажу. Аленка твоя истеричка.
Мишка молчал. Ему легко молчалось: он был молчун.
В понедельник Ольга взяла Мишку за рукав и отвела в интернат. Они шли молча. Началась оттепель, дороги развезло. Они шлепали по грязи, и Ольга крепко держала Мишку за рукав. Они шли по высокому берегу реки мимо елей и лиственниц, мимо разрушенной церкви со сквозным крестом в алтарной стене. Церковь была красного кирпича, а лиственницы еще пушились, желтые с прошлой осени, и под серым небом казалось, они освещаются невидимым солнцем. На реке толпились льдины в пенной воде. Сквозь деревья замелькали панели двухэтажек. Мишка ловко вывернулся и пошел один. Он шел быстро, Ольга за ним не поспевала. Она была грузной женщиной. Наконец она остановилась и сказала примирительно:
- Дальше сам дуй. А после уроков сразу домой, договорились? Электричка приезжает в четыре. В шестнадцать двадцать две.
После уроков Мишка пошел на реку. Разводил костер, но ветки были мокры. Тогда Мишка нашел длинную палку и стал подгонять льдины. Он вышел почти на середину речки: стоял на ледяном мысе и торопил, и крошил лед. По берегу шли два мужика, они посмотрели на Мишку и ничего не сказали.
И вдруг Мишка заметил, что берег медленно плывет. Льдина откололась. Мишка подошел к ее прибрежному краю и смотрел на черную полоску воды. Полоска была небольшая, шириной с ладонь. Она тихо расходилась. Льдина стукнулась о берег, оттолкнулась, и полоска выросла на полшага. Мишка отошел на середину. Высокий берег тихо качался и полз мимо. Мимо выцветших этикеток, спичечных коробков, кротовой норы, мимо старых ветел, пятен снега и проталин, проплывала бурая церковь, сидящая на берегу, и лиственницы, в небе кружила галка. Льдина сталкивалась с крупными льдинами, а мелкие льдины наплывали на нее. Льдина тихо поворачивалась. Мишка представил весь путь до Волги, начинавшейся в местных болотах, и до Каспийского моря. Речка здесь больше походит на быстрый ручей. Камыш по берегам не растет, и утки не водятся.
К станции подходил поезд; он дал свисток и прошел, замедляя ход. Льдина плыла все быстрее, качалась, глухо стукалась, крошились ее края. Мишка палкой стал торопить льдину вперед.
Впереди образовался затор: крупные льдины нерешительно поворачивались вокруг ледяного мыса, мелкие бились, ныряли, некоторым удавалось быстро проскочить. Мишка правил: он намеревался обойти мыс, не приближаясь вплотную. Льдина ведь может расколоться в этой суете. Льдина плохо слушалась: палка бестолково месила воду и острые крошки льда. Вот ему удалось пройти самое узкое место; мыс уходил назад.
- Эй, парень! Отойди от края! Эй!
По косогору вниз бежал человек. Мишка заторопился.
- Слышишь, подлец, отойди от края!
Человек выбежал на лед. Мишка проплывал, льдина набирала скорость. Она попала на стрежень. Мишка смотрел, как человек бежит, размахивая руками. Человек остановился: лед кончился. Человек повернул обратно на берег. Льдине не нужно было помогать, она быстро спускалась вниз, к месту, где река огибает холм. Человек нагонял его, потом пошел в обгон, на перехват. Впереди снова столпились льдины: на повороте река почти не растаяла. Там-то и ждал человек.
- Правь! - крикнул он. - Можешь править? Правь! Я тебе ноги пообрываю! Какого черта на реку полез? Эй, парень!
Мишка стоял и смотрел. Льдина не хотела плыть дальше. Она решила таять здесь, в лыкошинских водах.
Мишка стал продвигать льдину к берегу, тыкаясь палкой в спины небольших льдин. До берега оставалось метра два воды.
- Испугался? - ласково спросил мужик. На нем был тулуп и резиновые сапоги, и уши у шапки завязаны над головой. Мужик поймал конец палки и подтягивал Мишку к берегу.
Когда они добрались до поселка, было уже темно. На улице Ленина горело два фонаря. Из труб поднимались дымы. Лаяли собаки.
На кухне за столом сидела девочка лет семи в вязаном синем свитере и таких же колготах. Она рисовала и пила клюквенный морс из стакана. Мишка снял у печки сапоги и прошел в комнату, молча. Он сел за свой стол, включил лампу. Он не собирался делать уроки, но раскрыл тетрадку и учебник математики. Посередине. На него смотрели примеры с умножением.
Девочка странно хрюкнула из кухни. Видимо, подавилась клюквенным морсом.
Мишка написал:
"Как я плавал на льдине". Рассказ.
Девочка посидела-посидела и закашляла. Потом опять замолчала.
"Сегодня я плавал на льдине", - написал Мишка. Зачеркнул и снова написал: "Сегодня я плавал на льдине".
- Знаешь, что, - сказала девочка, - я буду слушать пластинки.
Миша замер.
- А ты? У вас, твоя мама говорила, что у вас есть проигрыватель.
- Врет она.
Девочка встала и затопала в комнату. Мишка перевернул лист.
- Тебя Миша зовут? А меня Аленка.
- Мать где?
- Они все ушли репетировать.
- Чего?
- Да. Ваня играет Моцарта, а Семен Семеныч - Сальери. А моя мама режиссер. Я тоже буду режиссером.
Мишка стал переписывать пример из учебника. Аленка следила за ним, потом ушла на кухню. Мишка перевернул лист обратно и прочитал уже написанное. Он думал.
- Ага! - закричала Аленка. - Вижу! Ты ушами хлопаешь!
- Чего-о? Ща как дам!
- Да! Сидит и ушами шевелит! А знаешь? - Она опять затопала к Мишке и встала в дверном проеме. - Жил-был человек, у которого не было глаз и ушей. Жил-был рыжий человек, и у него не было глаз и ушей. И носа у него не было, и рта... у него не было, и волос у него не было, так что рыжим его называли условно.
- Истеричка.
Аленка обиделась. Вернулась снова на свой стул и засопела. Прошел час, родители не возвращались. Мишка писал. Но в рассказе все ничего не происходило. Между тем льдина вошла в теплые воды, она почти совсем растаяла, и надо было что-то предпринимать.
Аленка опять стояла в дверном проеме. Она заклацала зубами.
- Холодно, - сказала она. И снова заклацала зубами.
- Я говорю, холодно. Замерза-юю! - весело завопила она.
Мишка прошел к печке. Пошевелил угли. Они просвечивали сквозь пепел. Он подбросил несколько щепок и небольшое полено. Приоткрыл дымоход. Поставил разогреваться чайник, и тот сразу затарахтел.
- Почему ты не хочешь слушать пластинки? Тетя Оля сказала, что у вас есть проигрыватель. Он на чердаке.
- Вот и иди на чердак.
- Я же девочка! А я и так знаю пластинки. Наизусть. Дома я всегда слушаю пластинки, пока мама на работе. Я знаю северные сказки. "У нас, на севере, мОрОзы-тО крепкО живут. Ину зиму двести градусОв. Да и на триста живут. Вот на моёй памЯти дОхОдили до пЯтисот." Рассказывать?
И Аленка рассказала. Она заучила пластинку наизусть. Потом они пили морс, и Мишка смотрел Аленкины рисунки. Принцессы да собаки.
- Хочу собаку, - поведала Аленка. - Хочу гуся! Сначала я хотела лошадку, только настоящую, чтобы она и ночью тоже снилась.
Теперь Мишка был вынужден ходить в интернат каждый день. Вместе с Аленкой. Выпал новый снег. Ольга писала стихи и печатала их на машинке. Она и раньше писала стихи, но теперь она писала не просто так, а с посвящением.
Мишка ходил на спектакль. Их повели на спектакль всем интернатом. Аленка была в центре внимания. Она знала пьесу наизусть и прочитала ее своему новому классу еще по дороге. В зале уже сидели лыкошинские старики. Никто не снимал пальто, было очень холодно. Мишка увидел Ольгу в первом ряду. Ольга что-то рассказывала беспокойной жене Семен Семеныча, а сама просматривала толпу, но Мишку не находила. Мишка прятался за спины. Между рядами прогуливался с фотоаппаратом Юрка Белов, редактор местной газеты. Он осмотрел пустую сцену, осмотрел стены, будто пришел в Дом культуры впервые. Некоторые старики заговаривали с ним, и он кивал головой. Мишка следил за Беловым, пока не выключили свет.
После спектакля Белов взобрался на сцену. Он поцеловал Ирину в щеку и пожал руки остальным. Дали свет, старики расходились. Интернатских строили в ряды - тех, кто живет в интернате и тех, кто живет в поселке. Мишке улизнуть не удалось. По сцене ходили мужики с проводами, бегала жена Семен Семеныча с чашкой, Ирина стояла у кулис в небольшом кольце зрителей. Мишка видел, как Аленка протолкнулась к маме и обняла ее за ноги. Ирина жестикулировала и время от времени гладила Аленку по голове.
На улице поселковых пересчитали и Светлана Андреевна, русичка, задала на выходные сочинение: "Поход в театр".
На следующий день Ирина уехала со своими артистами "на гастроли" в Тверь, потом в какой-то санаторий, потом в тюрьму.
В воскресенье у Аленки поднялась температура. Она лежала на диване в комнате и болтала.
- ...Продавщица вынула изо рта маленький молоточек и сказала: семь идет после восьми, в том случае, когда восемь идет после семи...
Мишка сидел за столом, незаметно заткнув уши, но Аленку все равно было слышно. Мишка не выдержал. Он встал и крикнул зло:
- Ты не можешь заткнуться, а?
Аленка скуксилась. Она собиралась зареветь и чего-то ждала.
- Только попробуй зареветь! Ща как дам!
Аленка заревела. Ольга ушла колоть дрова, уже давно. Она могла войти в любую минуту. Мишка походил по комнате, сел на диван. Аленка спряталась под одеяло и заревела еще горше и жалобней.
- Слышь... Ты, истеричка! Хва уже реветь. Нытик.
Он встал и опять заходил по комнате. Он увидел Аленкины фломастеры на подоконнике. Положил их на диван.
- Эй! Рисовать будешь?
Аленка затихла.
- На фломастеры. Рисуй.
- У меня альбома не-ет, - заревела Аленка.
- Вот листок. На, из тетрадки вырываю.
- Не хочу из тетрадки, хочу альбо-ом.
- Бери пока дают, а то схлопочешь!
- У-у-у!
Мишка начал рыться в столе. Вырвал из стола ящики и вывалил бумаги на пол.
- Вот лист, на котором мама печатает... На.
- А тетя Оля заругается.
- Не заругается.
- Да-а, заругается.
- Ты что, видела, как она ругается?
- Да-а.
- Врешь!
- Не-ет!
- Да у нее куча этих листов!
- Заругается, заругается, заругается, заругается...
Мишка искал альбом. Он нашел свой старый альбом, в нем еще оставались чистые листы.
- Ну. Смотри.
Аленка высунула голову. Она обиженно взяла альбом.
- Тут уже все изрисовано, - сказала она.
- Посмотри в конце! Вот же листы! Вот! Вот!
- А это что за собачка?
- Это волк.
- А почему он такой...
- Какой такой?!
- Можно, я его разукрашу? Фломастерами?
- Да делай что хочешь, только отстань.
Аленка разукрашивала. Но она не могла разукрашивать молча.
- Ушки будут фиолетовые. А глазки и носик черные. А грудку мы тебе нарисуем тоже фиолетовую, и хвост.
Мишка повернулся раздраженно и смотрел на Аленку. Он посмотрел на своего волка, потом опять на нее. Аленка почесала в голове. Мишка отвернулся.
Утром в понедельник они опаздывали. Ольга заплетала Аленке косички.
- Ой, - сказала Ольга.
- Что? - Аленка оживилась.
- Нет-нет, ничего. - Ольга посмотрела на Мишку. Мишка мрачно пил молоко.
- У тебя голова не болит? Нет температуры? - спросила Ольга.
- Болит, - хитро сказала Аленка.
- Ну вот что, - сказала Ольга. - Сегодня на учебу не пойдете.
- Как это не пойдем? - спросила Аленка. Она была расстроена. - А мы с Мариной договаривались... что я ей принесу книжку одну. Ну ладно, что тут поделаешь. Ничего не поделаешь. Ничего не попишешь, раз температура.
- Миш, иди-ка сюда, - Ольга встала посреди кухни, под лампочкой. Она держала в руке расческу и ждала. Мишка нехотя встал.
- Ну чего.
Ольга вдруг схватила Мишкину голову и начала искать.
- Чего, чего дергаешь?
- А того. Вы у меня завшивели, вот чего.
- Как это? - спросила Аленка.
- Так это. Вши.
Аленка захныкала.
- Это значит, и завтра не пойдем. И послезавтра, - сказал Мишка.
- Ничего. Нагоните. Будете дома уроки делать.
Ольга сходила на работу и принесла керосин. Она обработала сначала Аленкину голову, потом Мишкину, потом свою. Потом они сидели с пакетами на головах на кухне и читали вслух "Мцыри". За окном кружились снежинки, в Лыкошино вернулась зима.
Ира дочь не узнала. Аленку коротко остригли. Аленка смотрела ежом. Аленка молчала.
- Завтра поедем домой, - сказала Ира, перебирая пальцами новые Аленкины волосы.
- Что ты нарисовала, пока меня не было?
Аленка молчала и смотрела.
- Да что с тобой? Тебя что, кто-то обидел?
- Нет.
- Приедем домой и будем слушать пластинки. Дома бабушка... Ну ничего, новые отрастут. Еще лучше. Меня в детстве, например, все время брили под машинку, чтобы волосы гуще росли. Все меня за мальчишку принимали. Будешь мне косы заплетать. Будешь?
- Да.
- Ну вот, видишь... А что у вас в школе?
Ольга разливала чай. На кухне сидела вся труппа: Ваня, Семен Семеныч с женой и Гриша. Мишка медленно ел печенье. Ольга кашлянула.
- Представляешь, Ирин, ты только Аленку не ругай. Это моя вина.
- Какая вина?
- Да дело в том, что... В общем, двойку Аленка получила.
- Двойку? Да это же просто замечательно! Первая двойка! Нет, это надо отметить! Гриш... Ты сбегай в магазин. У вас тут есть гранатовый сок?
- Гранатовый сок? - Ольга растерялась.
- Ну да, гранатовый сок. Знаешь, в таких банках... трехлитровых?
- У нас там томатный, ну, если только "Буратино", или "Колокольчик" еще.
- Гриш, соорентируешься. По ситуации.
- В тюрьме выступали. У них там бунт. Из-за подсолнечного масла. Зэки взбунтовались, а эти, начальство, тут решили зеков повеселить. Выхожу я на сцену, несколько слов сказать, лучше бы Ваню послала, честное слово...
Мишка сидел у печки на корточках, шевелил угли. Аленка мыла посуду и рассуждала:
- Хочешь идти в лесорубы - иди в лесорубы. Не хочешь идти в лесорубы - не иди в лесорубы. Дело хозяйское. Хочешь в железнодорожники - пожалуйста.
- А ты?
- Нет, ну если хочешь?! Иди, конечно.
- А ты?
- А я хочу с мамой в Москву. Хочу гуся. Ты, кстати, тоже хотел в Москву. Передумал?
- Когда это было! И что ты там будешь делать, в Москве?
- Как что? В театр ходить.
- А я хочу жизнь узнать.
- Я тоже хочу.
- В Москве ты жизни не узнаешь.
- Как это?
- Буду жить в лесу.
- Ты хотел вроде стать писателем.
- Это мама моя хотела.
- А чего твой папка пишет?
- У него одни бабы на уме.
- Это вовсе еще ничего не значит.
- Нам пора, - сказал Мишка. - Уже девять часов.
- Сейчас домою.
- Мне-то что. Ты завтра уезжаешь, не я. Я-то тут живу.
Они оделись и пошли за станцию, по железнодорожным путям. Мишка лег на рельсы и стал слушать. Аленка притоптывала на месте.
- Пойдем, - сказал Мишка.
Снег все кружил. Они шли молча. Аленка остановилась.
- Стой! Вроде едет.
- Пошли.
- Нет, правда.
Мишка снова лег и стал слушать. Вдалеке вспыхнули огни: поезд выполз из леса.
- Едет! Едет! Да чего ты там слушаешь?
Мишка схватил ее за руку и побежал. Аленка отставала, а он тянул и тянул вперед. Их длинные тени бежали впереди, укорачиваясь. Мишка отпрыгнул в сторону и толкнул ее, она упала в сугроб. Она смеялась.
- Дура! Заготавливай, заготавливай, лепи!
Он лепил снежки и складывал их в ряд. Аленка тоже стала лепить.
Поезд, громыхая, замедлял ход. Он подъезжал к Лыкошино. Поворачивая, он изогнулся горящим змеем. Мишка прицелился и бросил первый снежок. Аленка тоже. Они бросали снежки сосредоточено, метили в окна. В окнах мелькали лица, пассажиры высматривали в темноте. На верхних полках белели матрасы. Другие окна были зашторены. Аленка считала вагоны.
Поезд закончился. От дал свисток. Грохот затих.
Они возвращались не торопясь. Снег хрустел под ногами. Небо было черно, а земля бела. В деревне лаяли собаки.
8.05.2003
| |
Миниатюры |
|
Эссе |
Киноэтюды
|
|
Экстрим |
|
Гостевая книга
Комментарии: _________ 1. Имя: Лёха
Сайты лучше? ну, да, существуют, но для сайта, настроенного на передачу креативной энергии творческого человека - да есть ли куда лучше?
Ругатели пусть ругают, они заняли свое место, а вещи остаются тем, что они есть.
_________ 2. Имя: евсеич (Петро)
Прошу прощения, ошибся. креативная энергия творческого человека. Я просто попытался придать пристойный вид. Один мой знакомый говорил, что назови его пидером, он может и стерпит, а назови его "творческая личность" пару рёбер, да снесет. Снесёт. СлУчаи были. Всё-таки прежде чем писать, надо научится читать.
|
| Эссе
По отношению к литературным занятиям художни-ков обычно принято проявлять некоторую снисходительность. С другой стороны, художник, серьёзно работающий в жанре экспериментальной авторской книги, как правило, начинает испытывать соблазн написать самому. К этому подталкивает его сама идея книги как синтетического объекта. В конце 40-х в своей книге "Джаз" Матисс, сказавший когда-то, что живописец "должен первым делом вырвать себе язык", сопровождал свои красочные композиции рукописными страницами собст-венного сочинения. Правда, при этом ещё смущенно оговаривал их роль как чисто зрительную. Спустя полвека уже никому не приходит в голову смущаться по этому поводу. К литературным опусам приводит художника и интерес к визуализации слова, визуальной поэзии, знаковым системам, и острая реакция на современный прагматический, утилитарный подход к слову как носителю информации.
|
Киноэтюды
На кухне.
Андрей над раковиной моет овощи, передаёт их Лене. Лена нарезает их и сваливает в салатницу.
Ростик разглагольствует:
- Всемирная паутина хотя и модель человеческих отношений, но модель достаточно точная. Вот смотри: погулял на стороне - через три дня бежать в КВД, залез на сомнительный сайт - та же беда - вызывай доктора...
Андрей:
- Я как раз столкнулся с этими проблемами...
- С виртуальными, надеюсь?
- Тьфу-тьфу, пока с виртуальными.
- Так чего же ты молчишь? Давай посмотрю. Где твой комп?
Андрей резко оборачивается:
- Только не сейчас.
|
Да, похоже, что все мы ребята упорные, про себя думаем, как об исключении из правил, а главное - верим в это. Что, собственно, не так и плохо. "Вся жизнь - борьба!" Сказано, между прочим, не дураком. А по большому счету, почти каждый борется за попытку - на самом деле, не существующую - отхватить себе дополнительных мгновений. И воплощение этой навязчивой идеи становится смыслом всей жизни. Главное, способов, якобы действенных, навыдумывали миллион. Есть такие умники. А зверь, как известно, всегда на ловца бежит. Самый веселый - здоровый образ жизни. Только все здоровье уходит на добывание средств, чтобы оплатить этот самый способ... Экологически чистые продукты, занятия спортом, умение избегать волнения и прочая ерунда. |
Экстрим
- Разве не помнишь? Ты сам как-то раз ответил на свой вопрос. С тех пор я больше никаких объяснений не ищу.
Молчи, не уточняй: она вновь что-нибудь напутала, кого-то с кем-то (с тобой) перемешала, а вечер так легкомысленно клонится к ночи, деревья ждут прохлады и дождя, должно быть весело.
- Не помню.
Очнулась. Отвернулась. Но распустившаяся лилией ладонь по-прежнему смотрит в меня. Тишина. Сквозь тюлевый узор пробивается закатное солнце.
- Чем лучше я буду писать, тем лучше будет получаться и все остальное.
Отчеканила точно. Слово в слово. Даже с моей интонацией. Даже атмосфера, даже приближающийся ливень внешне повторяют помянутую беседу. Но одно ли и то же мы имеем в виду?
Со стороны мы выглядели идеальной парой.
Но ниточка лопнула раньше, чем мы разошлись.
|
Миниатюры |
|
Эссе |
Киноэтюды
|
|
Экстрим |
|
|