МЕЖДУ ГОРОДОМ И ДЕРЕВНЕЙ
(зарисовки с натуры)

    Перед отражением - в старом царственном кресле - почти неподвижный некто. Лицо его выразительно, но не статично.
    Взгляд смещается вкось, - мы видим застывшую в ожидании чего-то непоправимого, чего-то неуловимого публику. Что она делает здесь, что ждет от сидящего на сцене - неизвестно. Ждет, вероятно, бубликов.
    Итак:
    Актер - в крайней точке напряжения - (что за глупости?) - вынимает из нагрудного кармана (предположим) платок, - с целью, да, с определенной надобностью, с умыслом. Вот-вот утрет сопли. Но падает копейка. Явно не из кармана, явно некстати.
    Падает копейка.
    Зал рукоплещет. Копейка - будто с неба свалилась. Не с того неба, о котором так много пелось. но ее подбросил всамделишный черт. Вот то-то и оно.
    Зал - брависсимо - неудержимо и бурно - так, что и улица переполошилась, и улица ломанулась в фойе, на галерку, к подмосткам. И люди без лиц - напрямик - на сцену.
    Туда и сюда тащат артиста. артист интересен. талантлив. он нужен всем.
    Да: искусство по природе своей магично; собрав определенный опыт и силы, с его помощью возможно вызывать те - будто бы иллюзорные стихии, что роняют на подмостки копейку.
    Нам же сейчас туда, где ничего ниоткуда не падает. По ту сторону очарования и гипноза. Где иной порядок. Да, порядок! По-ря-док и чистота.

наверх>>>

    Солнечный луч, дотянувшись до ладоней моих, отогрелся. Река пересохла, но образ ее сохранен.
    Низко гул самолетов и - вместе с ним - все еще висит над плоскими крышами домов сладковатый дымок выжженного Адамом рая. Яркий зрак Создателя иллюминирует в нежилые просторы космоса, а из слепой руки Его берут те, кто шустрее. Ненасытные, сильные из-за всякой подачки поднимают спор, насытившиеся просят не оборачиваться.
    Как магистраль высвобождает пульсирующее железо фабрик, как самка - обретая в танце независимость - распускается помрачающим сознание зверя соцветием, как шаман на салазках - к белой горячке, к белуге, так я - в полубеспамятстве - пишу следующее:
    Много миров, много диагнозов; много верных путей, еще больше - обрывов. Для кого щедрая, кого парализующая _ путаница. Падают (от сомнения!) ангелы, тянутся к добру и спасению нечистые духи, одно только время течет к чарующе-страшному океану, течет бесповоротно и , разумеется. неумолимо. О, неумолимое, повремени.
    Или, может, и оно - безжалостное и беспартийное - спятило и потерялось??
    И где блуждают звезды днем? Быть может, пока их не видно, они грязно развратничают?
    И что мне за дело до тебя, сверкающая лунной росой звуковая паутина?
    Символы. Я не понимаю Вас, я забыл. Эй, кто-нибудь, эй, диджей, эй, Дмитрий Александрович Пригов, зажигай.

наверх>>>

    Незначительный случай: подвернулась книга по практической магии, полистал да откинул - что ни страница, то полная чушь. Но вернулся: не зря, думаю, такого понаписали да еще напечатали. Своей головой столько фантастических советов не изобрести. Видно, что авторов сам бес попутал.
    Проверяю:
    Поймал черную - без единого белого волоса - кошку (сука, всего исцарапала); вывариваю ее в густом растворе ни то полыни, ни то шиповника (не скажу), аккуратно отделяю кости от мяса. Далее - по книге: путем облизывания каждого сустава следует интуитивно выбрать тот единственный... Ага, сработало.
    Я нашел ее, самую главную кость, благодаря которой делаешься весь прозрачный-прозрачный, делаешься прозрачный, но с едва заметным благородным перламутровым оттенком.
    Но радость моя - на убыль: так просто, оказывается, наводить порчу и притягивать чужую копейку, так просто ее подбрасывать к потолку, что иногда даже начинает подташнивать и мутить.
    Хотел всего лишь проверить правдивость неизвестного автора, а вышло так, что сам стал маг. Теперь брожу меж вами с кошачьей костью в горле и не ведаю, каким способом отвязаться от подобных мне мастеров.

наверх>>>

    Есть, брат мой, Кецалькоатль, где-нибудь какая-нибудь страна Аргентина. Что с того? Там такие же ползают змеи, как в Крыму или Новой Зеландии. Такие же, хочу сказать, стремные. До того, до художественного воплощения внутреннего человеческого пути ни одна земля не лучше другой: народ - джунгли и чернозем. Но вот ты держишь в руках - предположим - том польской поэзии и понимаешь, что там теперь живут не одни только торговцы и челноки, но и... ты. Так? Допустим.
    Ты открывал уложенные в буквы материки, миры и времена, ты знал, что любое странствие - безгранично. Теперь?
    Теперь - воочию - ты можешь смело отправляться к руинам, можешь изучать керамические космические системы передач и коммерческие путеводители, но лучше, важнее всего - кулинарные книги.
    Тогда только (изучив все меню), не открывая никаких тяжелых дверей, ты шагнешь в ногу со временем. Об остальном доскажут "Новости", "В мире животных" и "Клуб кинопутешественников". Поверь мне, Кецалькоатль: везде одинаково потрясающее однообразие. Больше ешь, больше спи. Волхвы не станут тебя тревожить.

наверх>>>

    Кошка перебежала дорогу - страшно - к несчастью.
    Птица бьется в стекло - к смерти.
    Белый таракан упал в чашку - раздави.
    Жирным шрифтом: человек боится природы.
    В городе ветер изломан домами, в городе вошедший гость говорит: "К а ж е т с я дождь", - он неуверен, он ежится, его от несоответствия температур знобит, и сам озноб - против того, что ему нужно здесь.
    Чай. Печенье. Портвейн. Слова. Слава. Ожидание того, что из радио вот-вот вылезет инопланетное чудо и освободит.
    Надежда на волны и сверхновые полупроводники.
    В поле ветер полный хозяин, в поле мал путник, проветривший душу, поверивший ветру (дурная риторика?); но он так же мал и запертый в стольких-то метрах высотки.
    Против ли я дикой природы?
    Да.
    Против ли индустрии и ее достижений?
    О да, разумеется. Ибо на грешной земле и то, и другое - насилие надо мной. Поэзия Бога жестока, труд человека жалок, а вечная и единственно ценная реальность - грубая сила, когти и кулаки.

наверх>>>

    Между городом и деревней. Бензин и спички. Голодный человек опасен, но никто не сказал, что сытый - в тыщу раз страшнее. День огромен, когда не заклан водкой. Разбуженный речной метафорой диалог:
        - Не народ быдло, а те, кто вьются возле искусства. Торговцы именами и связями, богема, бесстыдно повторяющая чужие трюки.
        - А сам-то разве не спекулируешь ходкой утварью Палестины?
        - Да. Дразню верующих и стебусь над прочими.
        - Уж не бес ли ты.
    Тишина не пустота. И молчание - беседа. Сквозь сердце - (дурная риторика) - комета. В пальцах - желанное. Между городом и деревней - огненная трасса. Я - место встречи похотливых мажоров с продажной Софией. Поэзия и Красота - непримиримые соперницы. Хочу жить не зная, кого из двух хочу больше. Хочу жить, ничего не зная.
    Язык стекла и асфальта.
    С недоумением ребенка глядит Господь на мое тупое упорство. С батоном в левой руке, с бодягой - в правой, ищу собутыльника и стол. Войду в ночь как заповедано: узкими вратами. Прикурю у Бегемота.

наверх>>>

    Способность восстанавливать тайны. Этой способностью обладает большинство. Но большинство озабочено обратным.
    (Есть еще законы, точные и объективные, но что нам до них?)

наверх>>>

    Демоны обожают огромные расстояния. Демоны - зачинщики разлук. Им на руку незримые связи, немое общение, где им, - не почтовыми голубями, нет, - где демоны - равноправные собеседники.
    Можно любить неповоротливые пространства. Можно любить ближних, тех, кто всегда на глазах. Можно (можно?) вспыхнуть религиозным огнем и - дымом - в Неведомое. Но это все только схемы; в человеческой жизни (дурная риторика!) переплетается и то, и другое, и третье-четвертое: и зубы зверя, и взгляд в заоблачное. Я же люблю той, цветаевской, первой любовью: на посылках у меня черти, у нее - знаки. Да, плотно опутан ее сетями: куда ни гляну, куда ни шагну - ее слово, ее предостережение, ее похвала. Слышу: у тебя развивается странная паранойя; а я: заткнитесь, чуть-чуть помолчите, и вы поймете, кто из нас прав.
    Приблизиться, значит подтвердить установленные (кем?) правила, мерзкий земной закон; рвануть к монашеской чистоте - сжечь тот мистический эдем. что строим мы в Вечности, эдем, в котором нет ни богов, ни сетей, а только бесконечный дождь сатанинского символизма.
    В безнадежном стремлении обменяться друг с другом сердцами, мы уподобились Творцу после Творения.

наверх>>>

    Пожалуй и слов не нужно. где дверь - любовь (опасная, подозрительная и очень-очень ненадежная субстанция; сегодня счастье, завтра - каземат). Запри ее поскорей. Твой дом - разум. Созерцай природные формы, но стерегись обезьян. Даже когда заворожен механическим бегом столицы безделия.

наверх>>>

    С каждым годом - изо дня в день - все крепче вживаюсь в свое тело. И вижу в нем много пользы. Могу двигаться. а могу и лежать. Уверенность. Уверенность и наглость. Сумма последних двух дает непобедимое самодовольство. Такие качества, душа моя. рождаются из плотного и подлого союза с миром мещанства. Так взрослеют. Аминь.
    Я знал некую бестию, что спаривалась со всеми подряд. Крыша текла. Не крыша, смола. "Дай просящему" - для нее, преступающей всякую заповедь - неукоснительный закон. Что тело? Голое мясо?
        - Хлеб.
    Она кормила собой всех страждущих. Встречались, разумеется, и проходимцы, что таскали из ее холодильника сыр, колбасу, пельмени и майонез. Поначалу старалась не замечать, но повторных краж не прощала.

наверх>>>

    Все буйство красного вместило в себя закатное небо. Придет ночь, и бессонный глаз столкнется с язвительным мерцанием звезд. Алкоголь не спасет их от одиночества, не скрасит бессилия холодного света.
    Путник, несущий в душе приблизительную точность астрономических карт, не способен постичь предостережений сидящего у дороги гадателя. Разное прошлое, разная пыль, грязные, всегда грязные деньги.
    Можно нести весь хаос вселенной, труднее участвовать в чужой судьбе. Первый Скульптор растворил себя в глине и рвется теперь к изначальной свободе. Он один нуждается в оправдании и прощении, ибо терпит за всех. Его ли вина, что явились иные боги, не менее справедливые и столь же страждущие честного торга?
    Если ты не поможешь мне. то каждый сорвется в каторжное безмолвие потерявших память звезд.
    Все мысли, все лишние слова, все беспричинные страхи - Ему. Тебе же - только то, что необходимо в пути.

наверх>>>

    Одна песня - феникс. другая женщина - сфинкс. Я был знаком с одною (с другою уже, с другою). Во мне жил созданный и возделанный мною самим сад. Но она обернулась женщиной-солнцем. Нещадно палящим, безрассудным, жестоким, безумным солнцем. Когда же в выжженной ею пустыне умер ветер, умер воздух, она лениво сказала:
        - Хочу жрать.
    Она сказала:
        - Хочу спать.
    Сказала:
        - Чеши спину. Не ворочайся.
    Став пустою луною, я с ума сходил от единственного живого желания: догнать свое солнце, затмить, в конце концов - в солнышке моем ненаглядном - сгореть. Я был подобен быку, сильному и тупому, быку без прошлого и будущего, убежавшему с благодатных пашен за... Но она зло сказала:
        - И почему ты такой скучный? Придумал бы, что ли, чем нам заняться. Надо как-то убить время.
    Блажен бык, не знающий ни намеков, ни вопросов. Блажен, не слышавший загадок сфинкса. Блажен тот, кто не увязался за не имеющей границ. Такой не устанет, никогда не состарится и не умрет.
        - Ну, так что?
        - Вот. Йогурт, орешки, шоколад. Вот быстрорастворимый кофе, три в одном.
    И она захлебнулась, она утонула в моей пустоте. Да, последним ее словом было: задыхаюсь.

наверх>>>

    Совершенные формы безлики как приморская галька. Совершенные формы безлики как горы. Совершенные формы подобны небу и облакам. Никогда не бери любимую к морю: там, входя в воду, она обращается в язычески-дикую самку, цель которой не родить, но бездумно совокупляться. Твоя речь не остановит ее, твоя речь - вообще - неуместна.
    Там, на полосе песка, омывая ее волною, даже солнце станет твоим врагом. Солнце - против неуместного, против нелепого, против выдающегося из Среды и тонкокожего. Совершенные женщины здесь, как и совершенные мужчины, малоприметны: все на одно лицо, шоколад, с одинаковыми движениями и мыслями. Твой бледный загар и тот подчеркивает твою обособленность. Кричит о проигрыше еще до начала игры. Оставь ее в городе!
    В городе дикая, хищная, она будет выглядеть белой вороной: считая ее или фотомоделью, или чистым органайзером, к ней, недоступной (ой ли?), не приблизится простой и всегда полупьяный, но так и не похмелившийся каторжанин. Оставь ее в городе, убогий, а сам рвани к морю.
    О, в город вернешься ты неузнаваемым.

наверх>>>

    Бледный стебель, тонкий стебель...
    Не читай, читатель, сих заклинаний, перелистни.
    Смерть, недотрога, бескровная роза, не в банке с водой тебе место, - в костре.
    Дети поджигают помойки, дети бьют подъездные стекла, дети уже кое о чем подозревают.. Я же никогда не был маленьким, я всегда знал, что так поступать - дурно. Теперь, так и не поправившись, умираю от безнадеги. Кто бы поправил?
    На высоковольтных проводах - птицы. Отрицательный заряд столь печален и чист, что грубые нервы ламп - в прах.
    Бывают слова и мысли подобные перегною. Им место в земле. Бывают - растущие в тучи, возвращающиеся с дождем.
    Здесь, в средней полосе безымянной страны осень начинается с августа: электричество соревнуется с гидрометцентром, пахучие целебные травы вытесняют с веранд бессмысленно-яркие букеты садовых цветов. Скоро сгребут в кучи картофельную ботву, а в городах - мусор и листву. Так спрячь, спрячь же скорее мой счастливый бутон в своей стыдливой... - пусть и тебя не минует участь рощ и чащ, пусть и тебя пронзит возвещающая приход зимы лихорадка.

наверх>>>

    Лес к полю подошел вплотную, края дубравы у начала травы, но река не даст им слиться. До поры.
    Темнеет. На притихшую воду наплывает молочный туман, туман соединяет берега, и - вот - река уже совсем скрыта. Нет реки, нет препятствий: над туманом летит ночь.
    Мрак и безмолвие. В безмолвии вливается осока в лес, лес в подорожник, трава впивается в черные, черные как и все теперь здесь, тучи. Во тьме, в естественной, в существующей до миротворения тьме совокупились страх и тишина. Кто-то пронзительно "ухнул".
    Тайно ожившие камни. Окаменевшие тайны. Я, запертый деревянным домом, вглядываюсь то в окно, то в чернильницу. Дождь. Довольное шуршание листвы. Завтра увижу мир уставшим, отдохнувшим и мокрым. Увижу по-прежнему одинокий лес, отрезанный от поля и меня рекою, и реку, бегущую собственной власти.
    Свет разъединяет. Свет оголяет и очерчивает границы вещей, ревнивый свет навсегда отрезает живое от якобы мертвого, уперается в каждый встретившийся на пути выступ, в каждую впадину и высвечивает в них происшедшие за ночь изменения. В лучах света хорошо и привольно ангелам, но последние безлики.
    Выхожу на крыльцо. Проглатываю кость магической кошки. Запиваю какой-то дребеденью. Неторопливо - что делаю? - закуриваю. Слышу, как по малость скрипящим ступеням поднимается ко мне в гости тревога.

наверх>>>