|
расторжение сомнительных уз
Черный цвет - цвет страха и защиты.
Золото на шее - знак достатка.
Презерватив в кармане - известные тайные цели.
Бутылка в руке - конец недели.
Тани нет дома - конец века.
Секс по телефону - эпоха новых отношений.
Черт на колокольне - белая горячка.
Эдгар По в метрополитене - быть метрополитенному Бодлеру. Тьфу, - борделю.
***
Вечная песенка, тайное русло, растерянный рай.
Загадочны движения твои.
Загадочны знания твои.
Загадочны взгляды твои.
Томный напиток, тонкое ремесло.
Ты плывешь по бульварам, как недоступная фотозвезда.
Каждое слово твое - из сказочного сна, из странного сна про настоятельницу монастыря.
А смотришь, смотришь эдакой хитрой, игривой тигрицей.
Бесподобный, изысканный, острый коктейль, то, что ты ждешь от меня, не требует ни забот, ни заклинаний: я голоден и неприхотлив.
Так он не разглядел той, кто, преломляясь в многоцветных гранях собственного обмана, являлась сама собой.
***
Ты вплетала ресницы в ткань перовского неба. Твои смелые руки с легкостью брали незнакомые деньги. Твои пьяные губы, касаясь святая святых мужчины, завораживали ночь и тормозили время.
Когда нашу улицу впервые посетили пришельцы, ты сразу же бросилась в их стальные объятья, ты без оглядки шагнула в их яркие люки, в их синтетический лабиринт.
Устав от радио и прогнозов, ты рванула к новым планетам.
Я же, верный раб этого скучного мира, терпеливо штудирую уфологические справочники, фантастическую литературу, изучаю проблемы вселенной.
Забыв о хлебе насущном, я купил телескоп и с тоскою смотрю на звезды.
***
Познавший тайну - становится камнем. Становится - например - сверкающей в оправе из серебряных листьев слезой на безымянном пальце современной блудницы, а попросту говоря - бляди. И блядь без всякого умысла невинно красуется переливающейся слезой познавшего тайну.
***
Падение листьев.
Головокружение.
Томительный вечер.
Подражание метрам.
Одна любила меня за поэмы.
Вторая любила меня за дебоши.
Третья любила ночные причуды.
Никто из них не вмещал полноты моих и ущербности. Потому-то, раздевшись, до предела раздевшись, вывернувшись для всех, я по-прежнему остаюсь один.
Ох ты...
Одну я любил за медлительные ресницы.
Другую любил за чуткое сердце.
С третьей баловался сладким вином.
Никого, никого из них не разглядела душа целиком: та, что была длинноногой, оставляла свою боль за порогом, а которая пробуравливала годы кагором, не смелой драки искала, а ласк. И так далее. В духе Кузмина.
Ни то книга, ни то город, ни то безъязыкий дикий ветер, срывающий с деревьев аплодисменты.
Смер... головокружение.
Грустный, глупый, блаженный листопад.
Смех. Внезапный и знакомый смех.
Глаза без слов.
***
Мир полон тревоги. Даже в самых страшных словах важнее всего успокоительная интонация.
Человеческий голос многое может.
Ты думаешь, это я смотрю на тебя таким внимательным взором? Нет, это будущие чернила, это типографские литеры, это прилавки магазинов и книжные полки. Пока бумага невинна, пока рифма несовершенна, я буду нежен и прост.
Обворожительный демон, именуемый Музой, мне знакомы твои капканы. Ты возносишь творца над толпой, ты сталкиваешь культуру с цивилизацией, ты отлучаешь искусства от церкви.
Боль моя, ты - уникальный самородок.
Но как ювелир, вникающий в точность соотношений, не заботится о цене металла и камня, так и я глаза свои, вонзающиеся в глаза твои, беру и фиксирую микроскопом души.
Любовь моя, ты не любовь моя, но этого прекрасного ангела, что взамен тебя предложил мне все царства мира.
***
Плоская пестрая ткань.
Осторожное скольжение паука-косиножки.
Сплин.
Ты облизываешь нидерландскую почтовую марку, но нет смысла искать конверт.
Кислота разъедает привычные стены.
Интервенция сна.
На экране горят города. Дымят трубы. Болят вены. Розовощекие трупы вытесняют тебя с танцплощадки.
Есть жетон на метро, но вагоны его глубоко под землей.
Есть телефонная книжка, но цифры выпиты пауком.
Есть мелочь для нищих, но нищие богаче чем...
О самодостаточность! о сверкание бытия! о стремная беззаботность! о сладкая паутина трансатлантических путеводителей! о техника орального секса, о упражнения сатаны!
Развеян космический сплин: сейчас встану и отправлю факс в Амстердам.
О, а.
Си, час.
| |
|
Эссе
|
Киноэтюды |
|
Экстрим
Зал кинотеатра. Медленно, словно имитируя наплывающие сумерки, гаснут лампы. Искусственная ночь. Терпеливая тишина. Поднимается темное веко экрана. Титры. Название киностудии, название фильма, имена режиссера, оператора, сценариста, композитора, художника, актеров, - они многое говорят посвященному. Для посвященного фильм уже начался, и он, непредвзятый ценитель кинополотен, настроен на нужный лад.
|
Гостевая книга
Комментарии: Уважаемые зрители, это уже просто какой-то драйв, принимать себеподобных читателей за виртуальное раздвоение автора.Ну Рыбкин то сам разберется, а тебя Илюша поздравляю, поздравляю. |
|
Эссе |
Киноэтюды
|
|
Экстрим
|
|
Андрей на просторной светлой кухне. Бросает в чашку ложку растворимого кофе, заливает его кипятком из пластмассового чайника. Включает подвешенный к потолку телевизор, садится, пультом щёлкает по каналам: новости - боевик - диснеевский мультфильм - эротическая программа с танцующими девушками. Откладывает пульт, берёт чашку с кофе, но в этот момент в его кармане начинает крякать мобильник.
- Да? Нет, Сергей, рыбалка отменяется... В субботу мне нужна машина... К пяти. Давай в половину пятого, не опаздывай. Всё, отбой, поговорим при встрече.
|
Киноэтюды
Сергей, откинувшись на спинку кресла, нервно машет руками: меня, мол, здесь нет.
-... Да, одна. Хорошо. Договорились.
Сергей смотрит на мокнущих под дождем прохожих.
Голос Лены:
- Ладно, Сереж, мне пора. Не забывай, звони. Хорошо?
В ответ лишь беглый, небрежный кивок.
Подходит официант, забирает пустые бокалы:
- Еще что-нибудь?
- Так же.
Сергей закуривает. Глубоко затягивается, выпускает дым в потолок. Облокачивается о стол и произносит:
- С двумя вишневыми косточками. Бред.
|
— Хорошо не расстрел. Учебу забросила?
("Затянуто." — "А мне не нравятся кое-какие словечки.")
— Нет. Учусь. До занятий в Пушкинском театре уборщицей подрабатываю, а по выходным торгую.
— Горек хлеб чужбины.
Если вы считаете, что Рада ничего подобного произнести не могла, то с полной ответственностью заявляю: вы не знаете ни Раду ("А ты после каждого пассажа заявления делай".), ни ее подругу Машу, что заменила з д е с ь меня. Так, вышла из скобок, вырвалась. Так, вышла из скобок, вырвалась. Скоро, похоже, Илья со своими замечаниями подтянется. А я возьму и совсем сбегу. Пусть остается в замешательстве. А Маша с Радой выбирают дорожку посуше. Маша ( куда деваться?) спрашивает Раду о ее делах. Та отвечает такое:
— А меня, представь, кто-то сглазил. Сначала кошка через форточку удрала, затем собаку на дачу увезли, а теперь, теперь и Костя ушел. Осталась совсем одна.
|
Экстрим
Терпение твое лопнуло. Проснувшись сегодня с мыслью, что не смотря на все достижения науки и техники таинственного в мире не только не убавилось, а даже наоборот - стало нестерпимо много, ты (проснувшись) решил больше ни от кого ничего не скрывать.
Который год уже звонит тебе загадочная незнакомка, знающая каждый твой шаг, мысль, желание и дает советы, и успокаивает когда надо, и, когда надо, - негодует. И вот ты этими самыми странными беседами делишься с друзьями и коллегами. Тебе и верят, и не верят. И крутят пальцами у виска, и гладят по голове. Идет время. Телефон молчит. Но ты по-прежнему рассказываешь всем о ее существовании. Для окружающих твои пересказы телефонных бесед - дело обычное. Многие привыкли и ждут продолжений. Но тебе надоело, ты больше не веришь ни в каких незнакомок, теперь ты особа, приближенная к императору, ты живешь на широкую ногу, ты нередко прибегаешь к услугам дорогой гейши. Из страны утекает секретная информация, так необходимая врагам. Ты подозреваешь в предательстве эту обворожительную, такую небесную и такую земную вечно зеленую сакуру.
|
Гостевая книга Комментарии: Уважаемые зрители, это уже просто какой-то драйв, принимать себеподобных читателей за виртуальное раздвоение автора.Ну Рыбкин то сам разберется, а тебя Илюша поздравляю, поздравляю.
|
|
Эссе |
Киноэтюды
|
|
Экстрим
|
Гостевая книга |
|
|
***
Фосфоресцирующая мышь.
Долгожданная тишина.
Ненадежная бессонница.
Сколько раз уже лягушка обращалась в царевну; сколько раз уже ленивые стихотворцы оставляли в бутылке цветок, и этот прием срабатывал. Вот и я курю последнюю сигарету, смотрю на дождь за окном и жду неведомых откровений.
За спиной - знакомое копошение.
Вот-вот отнимут окурок.
- Знаешь, когда ты любишь меня, мне кажется, что мое тело светится.
Когда ты любишь меня, - подразумевает и: когда ты не любишь меня. Так и подмывает спросить: а когда тебя любит кто-то другой? - но одолевает сон, экран гаснет, авторучка падает, мышь забивается в стол.
Нет, - под подушку.
Нет, под одеяло, подмышку, в уютную спасительную щель.
***
Художнику нужен день, потому что светло.
Поэту нужна ночь, потому что тишина.
Тебе нужно вино, потому что не нужен никто.
Опасен кристалл, преломляющий мир.
Человечеству - в дар - простые слова.
Простыми словами - хвала.
Но кто держал коварный магический шар, где формы вывернуты наизнанку, тот не знает этого, тот не умеет благодарить.
Ожоги сплетен оплели тело твое; лелеемая временем рана, рана твоя неизменно влечет врачей.
Примитивная дудочка с девятью дырочками, полусонный стон твой - воплотившаяся мечта.
Но:
Загляни, загляни мне в глаза: то, что у тебя снаружи, у меня - внутри.
- Боже, зрачки твои прозрачней хрусталя.
***
Просыпалась соль.
Осеннее небо тревожное.
Расторжение сомнительных уз.
Стройные мальчики с плавными взорами ищут защиты в женских журналах.
Мины миниатюр.
Всеми силами своего естества вызови пленительный образ, облеки его в стремительный слог, дай богатое поле для действий.
Ткань сна, скольжение, взрыв.
Мы менялись местами за ужином. А так: она читала книгу и плакала: ей жаль убитого Л., жаль продажную Н.. Я тоже рыдал: роман отвратительно скроен, я не заметил ни Л., ни приданного. Жаль лишь вечера и слез.
Но за ужином мы обычно менялись местами.
Дискредитированный, раздолбанный быт.
Покоренный эфир.
Деньги, ветер, встречи, сор.
Правда убога и ложь ей подстать.
Суровое время осеннее.
Просыпалась соль.
Зазвонил телефон.
Ну и что?
***
Это так просто: вылизывать раны друг друга, возводить безумные башни, кормить с руки голубей.
Это так просто: пророчества касались только своих, Конец Света давно уже был, кротких сердцем и влюбленных в рай рай принял.
Скован пространством и временем.
Верни, Отец, законное ребро и не нужно яблока.
Мир по-прежнему прекрасен и чист, но страшно дышать, странно идти, когда между мной и Тобой, между нею и мной вьется этот безглазый змей.
***
Ценные находки. Технология для. Справочники по.
Горят города.
Разделяется вера.
Уничтожают друг друга режимы, плакаты, мечты.
Путаются и лгут учебники.
За спиной - пепел, впереди - пустота.
Но сквозь скорбь веков, мимо смерти и ее изощренный предостережений, мы без оглядки и бережно несем ветхие листы, эти вот жалкие листы с нестареющей песенкой о любви.
***
Зимнее сердце бьется ровнее.
Время играет в салки с банкиром.
Женщина, опаздывающая на переход, торопливо перебирает ногами.
На нижнем белье, на пивных этикетках, на голубом экране, на скользких карнизах, на суперобложках - розовый рюш
Стук каблуков, опиум для народа, выпал король, правоверный бордель, перебор.
Не интригуют ни цены, ни сцены, ни стены, ни стрелки часов.
Витрины ларьков, что ритуальные услуги...
Аминь.
В твоих ладонях, в твоих глазах, в твоем запахе - обещание радости.
Больше не хочу земли, хочу неба.
- Два нежных кукиша тебе, заместо гиблых небес.
Маленький хозяин маленьких вещей. Опытный руководитель отвлеченных фраз. Трезвый зануда и пьяный герой, ты не увидишь света, пока не кончится ночь.
Август 1998, дача
|